Иногда оно светится (СИ) - Страница 62

Котенок опускался на камень, вытянувшийся и неподвижный, как тонущая неисправная кукла или тяжелый манекен. Глаза его были закрыты, на щеках лежал зеленоватый болотный отсвет, делавший лицо мертвым. Он был цел, я не заметил ни крови, ни переломов.

В груди разожгли доменную печь, которая посылала в легкие раскаленный едкий дым. Хотелось открыть рот и прокашляться, хватая губами сытный тяжелый воздух. Но я знал, что нельзя так делать. Резак остался в теле шнырька, я сграбастал Котенка обеими руками за шиворот рубашки, дернул, уперевшись ногами в песчаное дно. Он покорно стал всплывать следом за мной, на лице появились золотистые круги, отражение солнца в поверхности воды. Мы успели погрузиться метра на четыре, до поверхности было рукой подать, я видел ее ртутный блеск. Но руки слабели с каждым ударом сердца, в голове звенело как в пошедшем вразнос двигателе, который вот-вот разорвет в куски.

«Все, — сказал Линус-два с мрачным удовлетворением, — Спас щенка, да?»

Перед глазами вились облака серых мошек, во рту стало невыносимо солоно — то ли от морской воды, то ли я случайно прикусил щеку.

«Бросай его, дурак. Может, будет шанс».

Чьи-то невидимые руки рвали легкие в лохмотья, медленно раздирали их вдоль и поперек. Не могу, Космос, не успеть… и как в висках ломит… глоток воздуха бы… Проклятье…

И мы рванулись вверх, врезались в это ртутное сверкающее небо и раздробили его миллионом брызнувших во все стороны осколков. Мы пробили небо и ушли за него, туда, где было еще одно — уже малиновое, с багровеющим глазом закатного солнца. Я с хрипом втянул в себя воздух и почувствовал, как кровь наливается жизнью и силой. Хотя перед глазами у меня было еще темно, я сразу увидел Котенка — тот опустив лицо почти в воду, извергал из себя потоки соленой морской воды вперемешку с водорослями. Глаза у него сильно покраснели, а лицо, напротив, было бледным.

«Значит, успел, — сказал я сам себе, — Надо же…»

«Мурена» покачивалась неподалеку, она с интересом смотрела на нас круглыми глазами иллюминаторов, будто удивляясь тому, с какой стати мы плещемся на мелкоте тогда, когда можно подняться на палубу и плыть с комфортом. Если бы на палубе был человек… Который смог бы бросить катер самым полным вперед, отсечь лезвием киля шнырька от нас, встать у него на пути… Но мы были единственными людьми на этой планете.

Котенок что-то промычал, задыхаясь и широко открыв рот. Глаза у него были сумасшедшие, закатившиеся. Нащупав меня, он впился в мое предплечье стальной хваткой, прижался, свободной рукой пытаясь оттолкнуться от воды.

— Хватит! — крикнул на него я, — Катер!

Говорить было больно, судорожное дыхание все еще рвало грудь, но я знал, что надо двигаться к «Мурене». До берега было метров пятнадцать, но между ним и нами был шнырек, немного струхнувший от боли и неожиданности, но по-прежнему не менее голодный. Только на катер.

— Держись за меня! Ну! — он клещом впился в меня сзади, я попытался плыть, но это было то же самое, что плыть с ядром на шее, — Не так… кх-х-хх… сильно… Не цепляйся ты так! Эй!

Я несильно шлепнул его ладонью по щеке, бледная как снег кожа пошла розовыми пятнами. Кажется, помогло. По крайней мере Котенок перестал душить меня и пропустил руки под грудью. Это было тоже весьма неудобно, совсем не так полагается транспортировать по воде пассажира, но времени на инструктаж у нас не было. Я поплыл вперед рывками, вкладывая всю силу в руки и поддерживая нас на плаву ногами. Я был в одежде, уже давно насквозь мокрой и тяжелой. Как сырая мешковина, она облепила тело и сковывала движения.

Котенок вскрикнул и сжал руки на груди еще сильнее, тело его забилось как в жестокой лихорадке.

— Что? Что такое? — выплюнул я с морской водой. «Мурена» становилась ближе с каждым махом, я видел потрескавшуюся краску над ватерлинией и обманчиво-близкие колонны перил на палубе. Обогнуть с другой стороны, там канат… Черт с ботом, не до него. До каната и… Сперва выпихнуть Котенка, поддержать, потом сам… На палубу… Я уже чувствовал, как босые ступни жжет горячий, раскалившийся за день, соленый от моря металл, чувствовал рукой шероховатое дерево штурвала.

— Там! — крикнул Котенок мне в самое ухо, так, что в голове загудело, — Шш…

— А… тебя… — я почувствовал, что он сейчас опять запаникует, — Вперед смотри! Вперед! Дав…

Сзади что-то плеснуло. Не так, как плещет послеполуденная ленивая волна, а резче, с зловещим глухим шелестом. Я инстинктивно поджал ноги и почти тотчас почувствовал, как что-то мягкое и холодное касается голени. От отвращения и страха я сбился с ритма, завалился немного на бок и потерял в скорости.

Шнырек плыл почти под нами. Сквозь танцующие огни отраженного солнца в полупрозрачной толще воды я разглядел его неуклюжую тушу, парящу в каком-нибудь метре. Зрелище это было настолько же нереальным, насколько и отвратительным. Мы плыли прямо над ним, барахтались как два беспомощных жука.

Сейчас он поднимется и одним движением втянет нас обоих, и меня — стиснувшего до крошева зубы, хрипло дышащего и верещащего бледного Котенка, впившегося в меня. Мы просто уйдем за ним следом, даже не успев глотнуть напоследок воздуха.

Врядли Котенок увидел шнырька под нами, но он чувствовал его.

Вода стала вдруг жесткой, почти твердой, я словно пытался пробиться сквозь россыпи остро отточенного стекла. А оно било меня в грудь, резало руки, кололо сквозь ребра прямо в легкие. Все? «Все», — печально сказало солнце.