Второй ярус назывался «бытовым» и содержал небольшую кухоньку с печью и спальню с узкой откидной койкой. Холодильника не было, но кто-то из моих предшественников установил старую крио-камеру, которая поддерживала достаточную температуру и могла хранить продукты. Впрочем, особой нужды в этом не было, так как из продуктов были в основном консервы, доставлявшиеся транспортом снабжения, упакованные полуфабрикаты и стандартные брикеты пищевого рациона. Меню смотрителя маяка оказалось весьма скудным, но я и на это не жаловался. Иногда удавалось подстрелить птицу или медлительного тритона, тогда я сооружал роскошные блюда и ел их в гордом одиночестве, не стесняя себя правилами этикета. Локти можно было ставить на стол, а пепел с сигареты стряхивать прямо в рюмку — тут не было никого, перед кем мне могло быть стыдно. Однако въевшиеся в кровь традиции ван-Вортов не дали мне опуститься окончательно. Проклятая фамильная гордость, над которой так любили подшучивать недруги, оказалась крепче тяги к комфорту.
Первый ярус был отведен под технические нужды — генераторная, крошечная мастерская да санитарный блок размером со шкаф.
Не очень много места для человека, привыкшего к просторам бальных залов и палубам космических крейсеров. Мне этого хватало с избытком.
Маяк стоял на косе — это была узкая каменистая насыпь, изгибавшаяся полумесяцем, длины в ней было ровно сто семь метров. Сто семь метров пустой земли, где ничего не росло, лишь гнили наносимые морем водоросли. Коса едва поднималась над водой, при волнении в четыре балла волны перекатывались над ней, поднимая пенные гребни. Я иногда приходил сюда, чаще по утрам, когда над морем еще трепетал осторожный и прохладный утренний бриз. Здесь было приятно посидеть, опустив ноги в мутную лазурь воды. Изредка на косу садились птицы — здешние чайки с пушистым белым воротником и внимательными черными крапинками глаз. Но и они не задерживались здесь.
Я был хозяином целой планеты. Я мог взять катер, погрузить на него запас еды на неделю и уйти в долгий рейс к экватору. Аппаратура маяка работала в автоматическом режиме, вмешательство человека ей не требовалось. Я был самым бесполезным устройством на этой планете.
У меня ушло четыре года. И целая планета.
Как и полковник, я оторвался от мира, заперся в облюбованной раковине. Самое полезное и самое глупое, что можно сделать в такой ситуации. Пару раз в год приходили новости из дома. Я их просматривал мельком и неохотно. Меня помнили. Приходили письма от разных людей. В письмах были разные слова, написанные разным почерком, но все они говорили одно. Один раз, напившись, я собрал все и сжег на косе. Багровый отблеск огня отражался на спокойной глади воды. После этого я попросил чтобы личную корреспонденцию ко мне не спускали. С каждым годом писем приходило все меньше.
На третий год прибыл инспектор. К его прибытию я устроил изрядный бардак на маяке, одел самую грязную рабочую одежду и за ужином выпил одну за другой три бутылки «Шардоне», после чего пел хриплым голосом под сенсетту песенки не всегда пристойного содержания, хохотал дьявольским смехом и приглашал его на танец. Инспектор проглотил спектакль с постной рыбьей рожей, холодно пожелал успехов на новом месте службы и отбыл в тот же день. Больше проведать меня никто не являлся, а через некоторое время доползли слухи о том, что молодой ван-Ворт окончательно спился, сходит с ума и долго, конечно, не протянет. «Там» молчали — со своими обязанностями я справлялся, придраться по большому счету было не к чему. Новость о том, что я постепенно выживаю из ума пришлась кстати — подозреваю, они надеялись, что я загоню себя в гроб сам, без посторонней помощи. Да я в общем-то и сам не был против. Маяк был последней точкой в кривом пунктире графика, отображавшего мою жизнь.
За четыре года я научился жить и терпеть общество — самого себя. Это уже было неплохим достижением. Одиночество и вино быстро сделали из меня мрачного и философствующего циника, хотя я и раньше был склонен к подобному.
Маленький Принц термоядерного века, я владел всей планетой. Неплохая карьера для в прошлом блестящего и перспективного молодого скай-капитана.
Я учился жить заново.
Фрегат кайхиттенов исчез мгновенно. Маленькая точка на экране вспыхнула и тотчас погасла. Но еще пару секнуд я продолжал видеть ее — нечеткий отпечаток на сетчатке глаза.
Я закрыл глаза и сидел так несколько минут. Хотя знал, что все сделал правильно. Просто смотреть на свои руки было неприятно. Одним нажатием кнопки я уничтожил людей, не меньше десятка, это стоило минуты молчания.
— Все, довольно! — сказал я громко сам себе, — Траур окончен.
В последнее время я привык разговаривать сам с собой вслух. Говорят, это первый признак сумасшествия. Что ж, я всегда подозревал, что я сумасшедший. Захотелось курить, я не глядя вытащил сигарету, сунул в рот, подкурил. Крепкий табак привычно обжег язык, я надолго задержал его в груди и выпустил через нос. Я молча курил, глядя сквозь прозрачный купол на быстро темнеющее небо и думал о том, до чего же сильно устал.
Панель управления издала громкий тревожный писк. Я не торопясь подтянул ее к себе. Я знал, что корабль не уцелел — у него не было шансов.
— Не было шансов, — повторил я вслух медленно, словно пробуя на вкус эти слова. Забавно, когда так говорит человек, убивший только что экипаж корабля одним нажатием кнопки.
Несколько огоньков на экране продолжали тревожно пульсировать. Обычно, после того, как я нажимал кнопку, они замолкали и впадали в спячку, как крошечные, насосавшиеся крови комары. Чтобы потом опять разбудить меня, алчно перемигиваясь в ожидании следующей жертвы. Белая точка, немного сместившись, продолжала ровно гореть, приближаясь к орбите. Промах был исключен. Второй корабль? Макет-ловушка?