Иногда оно светится (СИ) - Страница 24

Я увидел, как на спине халата вспучивается горб — это воздух хлынул внутрь, когда крошечная фигурка качнулась на краю пропасти и, нелепо разведя руки, словно пытаясь обнять саму себя, медленно опрокинулась вниз. Сперва я видел спину и развевающиеся волосы, потом только ноги. Они были бледные, а полы халата задрались и неприлично обнажили их едва ли не до промежности. А потом все исчезло, остался только пустой карниз.

Это был кусочек будущего, я увидел его за мгновенье до того, как увидел глаза Котенка. Заметив меня, он не переменился в лице. А в глазах его не появилось ничего нового. Только бездна. Пропасть. Черный базальтовый песок. И в этой черной мертвой пустоте было еще что-то. Горькая торжественность человека, готового принести себя в жертву подвигу. Я знал это ощущение по себе.

Ощущение, когда хочется рыдать и смеяться одновременно. Чувствуешь себя всемогущим мотыльком, несущим огонь на крыльях. Чувствуешь себя до тошноты, до сжимания мочевого пузыря, до колик невыносимо героичным. И очень жалко себя.

Я прыгнул сразу же. Как только увидел его глаза. Все остальное пришло потом — мгновенье растянулось, у времени обнаружилась еще одна плоскость. Я перестал видеть себя, чувствовать свое тело, вообще воспринимать все окружающее — запахи, цвета, звуки. Остался только небольшой кусок карниза и бьющаяся о стекло белоснежная бабочка, вот-вот готовая сорваться вниз.

Котенок видит меня, на его лице появляются досада и испуг. Он быстро смахивает с лица лезущие в глаза волосы. Я на шаг ближе. И понимаю, что не успеть. Никак не успеть. Слишком он далеко, слишком близко к краю. Он распрямляет спину, подается вперед. Руки, как прежде, локтями прижаты к телу — ветер норовит распахнуть полы халата. Умирать обнаженным — тоже табу?.. Я ближе еще на два шага. Я не Линус ван-Ворт, я какая-то размытая во времени и пространстве субстанция, импульс, я весь — движение. Мальчишка, подставивший лицо ветру — вот все, что я вижу. Мои руки чувствуют мохнатую мягкость его халата — его? Это мой собственный халат! — но это всего лишь иллюзия, я вижу, что не успею. Не хватит двух или трех шагов. Потому что Котенок уже качнулся вперед, будто пытается лечь животом на ветер. Волосы у него поднимаются вертикально вверх. Я ближе на шаг. И я не успеваю. Что-то бубнит знакомый голос, в заброшенном дворце моего сознания бродит по пустым залам Линус-Два. Не до него. Шаг. Отлетает стоящая на моем пути табуретка. Кажется, расшибается с треском о прочное стекло — не замечаю, не вижу этого.

Я — движение, я — волна. Котенок склоняется над пропастью под немыслимым углом, я вижу, как халат на его спине надувается огромным пузырем. А он смотрит вниз. Порыв ветра мягко толкает его назад. Чтобы через секунду затянуть вниз, в невидимый водоворот, из которого уже не выбраться. И Котенок покорно идет за ним. Я ближе на… шаг? год? Котенок срывается с карниза — его наполовину разворачивает и он падает боком. Я вижу его огромные распахнутые глаза, глядящие в сторону неба. И в каждом из них тоже есть небо. Но темное, грозовое. Руки, больше не придерживающие ткань, вытянулись — отчаянно, едва не выскакивая из суставов. Последняя судорога тела, которое никогда не хочет умирать и которое так сложно кинуть в бездну, на самом дне которой лежат коричневые песчинки камней. Котенок падал вниз молча, запрокинув голову.

Глупый маленький Котенок. В котором оказалось куда больше храбрости, чем должно было вместиться в это маленькое тщедушное тело.

…

А потом вдруг оказалось, что я чего-то лежу на полу, больно упираясь щекой в самый край карниза, подо мной шумит море, а в моей руке зажато что-то тяжелое, но мягкое на ощупь. Плоскости времени мгновенно объединились. Прошло не больше одной-двух секунд.

Кайхиттен висел метром ниже. Пойманный за ткань халата на спине, он беспомощно болтался над пропастью как котенок, которого крепко взяли за шкирку.

— А-а-аа! — закричал он, задрыгал ногами и попытался извернуться чтобы цапнуть меня за руку.

Я крепко тряхнул его — ткань халата опасно треснула — и, подтащив поближе, вытянул на карниз и толкнул внутрь комнаты. Он упал и остался лежать на спине. Растрепанный, с сумасшедшим взглядом, с тонкой змейкой крови, бегущей из уголка рта. Губу прикусил или язык, не страшно.

— Полет окончен? — я резко закрыл дверь. В комнате сразу стало тише. Завывающий ветер, так и не успевший стянуть свою жертву, разочарованно гудел снаружи. Он не исчезал — наверно ждал, что рано или поздно ему еще представится шанс и тогда-то уж он не упустит своего.

Я даже не знал, что способен приходить в такое бешенство. Внутри меня грохотал пылающий атомный реактор. Я начал говорить и говорил добрых минут пять, прежде чем почувствовал, что стало отпускать. Я вспомнил все подходящие слова из герханского и общеимперского, я вытащил из стылых чуланов памяти те слова, которые не повторял со времен Академии. Я вспомнил даже ругательства, которые использовали в обиходе экипажи кораблей, бороздящих Дальний Космос. Я припомнил все известные мне оскорбительные обороты на всех языках, бытовавших в обжитой части Галактики. Я рычал так, что даже ветер испуганно стих снаружи. А я все говорил, говорил и не мог остановится. Котенок, распростертый на полу, сжался в комок, его лицо сперва порозовело, потом покраснело до корней волос. Но в этом врядли была моя заслуга — он просто почувствовал адреналиновый шок, настигший его только теперь, кровь прилила к лицу. Руки его затряслись, подбородок задергался. Герой вшивый! Я тебе покажу, как с честью умирать у меня на руках!